Пеппи в стране веселии

то не в силах проглотить ни капельки, и снова стала разгребать в каше дорожки.
– Почему я должна есть эту кашу? – спросила она хныкающим голосом.
– Как ты можешь задавать такие глупые вопросы! – возмутилась Пеппи. – Ведь совершенно ясно, что ты должна есть такую вкусную кашу. Если ты не будешь есть такой вкусной каши, ты не вырастешь большой и сильной. А если ты не вырастешь большой и сильной, то не сможешь заставить своих детей, когда они у тебя будут, есть такую вкусную кашу. Нет, Анника, так дело не пойдет! Если все дети будут рассуждать, как ты, то кашееды в нашей стране могут взбунтоваться!
Томми и Анника, давясь, кое-как проглотили по две ложки. Пеппи участливо за ними наблюдала.
– Когда-нибудь, я надеюсь, вы все-таки попадете на море, – продолжала Пеппи, раскачиваясь на стуле. – Поэтому вам надо поскорее научиться есть как следует. Помню, когда я плавала с папой на корабле, у нас произошел такой случай: матрос Фридольф в одно прекрасное утро не смог съесть больше шести тарелок каши. Папа чуть с ума не сошел от беспокойства из-за того, что Фридольф совсем потерял аппетит. “Милый Фридольф, – сказал он со слезами в голосе, – боюсь, что ты заболел чем-то опасным, полежи-ка сегодня на своей койке, отдохни и начни есть, как положено мужчине. Я принесу тебе одно рекальство, может, оно тебе поможет”.
– Не рекальство, а лекарство, – поправила Анника.
– Фридольф лег на койку, – продолжала Пеппи свой рассказ, – потому что он и сам жутко испугался своей болезни, и все думал, что же это за эпидемия такая его подкосила, что он не смог съесть больше шести тарелок каши. Он лежал на койке и уже не знал, дотянет ли до вечера, но тут как раз вошел папа и дал ему рекальство. Это было гадкое рекальство, и выглядело оно отвратительно, но зато действовало безотказно, тут ничего не скажешь. Как только Фридольф проглотил первую ложку, у него изо рта вырвалось что-то вроде пламени, и он завопил так громко, что наша “Попрыгунья” качнулась от носа до кормы, а крик Фридольфа услышали на всех кораблях на расстоянии пятидесяти морских миль. Кок еще не успел убрать со стола посуду после завтрака, когда в кают-компанию ворвался Фридольф, рыча как голодный лев. Он бросился к столу и стал уплетать кашу тарелку за тарелкой, но даже после пятнадцатой тарелки он все еще продолжал рычать. А каши больше не было, и тогда коку ничего не оставалось, как кидать в его раскрытую пасть холодную вареную картошку. Как только он переставал кидать, Фридольф издавал такой ужасающий вопль, что коку стало ясно: если он перестанет кормить его картошкой, то Фридольф сожрет его самого. Но на кухне было всего лишь сто семнадцать картофелин, и тогда кок пошел на хитрость, он кинул ему последнюю, ловким прыжком выскочил из кают-компании и захлопнул за собой дверь. А мы все стояли на палубе и глядели на Фридольфа в иллюминатор. Он пищал как голодный грудной младенец и в конце концов принялся глодать хлебную корзинку, а потом сожрал кувшин и пятнадцать пустых тарелок. Но и это не утолило его голод. Тогда он взобрался на стол, встал на четвереньки и начал грызть доски, да так усердно, что щепки летели во все стороны, он ел стол с таким наслаждением, будто это была спаржа. Видно, Фридольф находил, что ломтик стола вкуснее самых вкусных бутербродов, какие он едал в детстве. Тут папа понял, что Фридольф окончательно вылечился от своей изнурительной болезни, вошел к нему и сказал: “Возьми себя в руки, матрос, и потерпи немного, через два часа будет обед, и тебе дадут кусок свинины с пюре”. – Есть, капитан, я постараюсь, – ответил Фридольф, вытер рот, и в глазах его вспыхнул голодный блеск. – Только разрешите мне, капитан, поужинать сразу же после обеда”?
Пеппи склонила голову и кинула косой взгляд на Томми, Аннику и на их тарелки с кашей.
– А вы когда-нибудь обязательно попадете на корабль, и там вас накажут за плохой аппетит.
Как раз в эту минуту мимо дома Сеттергренов прошел почтальон. Он увидел в окно Пеппи и крикнул ей:
– Пеппи Длинныйчулок, тебе письмо!
Пеппи так изумилась, что чуть не упала со стула.
– Письмо?! Мне?! Пистоящее насьмо? То есть, я хочу сказать, настуящее пясьмо? Покажи скорее, я не могу в это поверить.
Но это и в самом деле оказалось настоящим письмом, письмом с множеством диковинных марок.
– Прочти лучше ты, Томми, ты уже ученый, – сказала Пеппи.
И Томми прочел:
– “Моя дорогая Пеппилотта!
По получении настоящего письма немедленно отправляйся в порт и жди прихода “Попрыгуньи”. Я намерен приехать за тобой и увезти тебя к себе в Веселию. Ты должна же, наконец, увидеть страну, в которой твой отец стал таким могущественным королем. У нас и в самом деле очень весело живется, и, я надеюсь, тебе там понравится. Мои верноподданные тоже страстно желают увидеть принцессу Пеппилотту, о которой они много слышали. Так что здесь не о чем долго говорить.
Собирайся в путь, ты поедешь со мной, – такова моя королевская и отцовская воля.
Твой старый отец шлет тебе крепкий поцелуй и самые нежные приветы.
Король Эфроим I Длинныйчулок, повелитель Веселии”.
Когда Томми кончил читать письмо, в кухне воцарилась мертвая тишина.
Как Пеппи отправляется в плавание
В одно прекрасное утро в гавань вошла “Попрыгунья”, вся расцвеченная флагами и вымпелами. Городской духовой оркестр выстроился на набережной и громко заиграл приветственный марш. И все жители городка собрались на* набережной, чтобы увидеть, как Пеппи встретится со своим отцом, королем Эфроимом I Длиннымчулком. Фотограф стоял наготове, чтобы запечатлеть первые минуты этой встречи.
Пеппи от нетерпения скакала на месте, и еще не успели спустить трап, как капитан Длинныйчулок и Пеппи с восторженными воплями кинулись друг к другу. На радостях капитан несколько раз подбросил свею дочку в воздух. Но Пеппи радовалась не меньше отца, поэтому она тоже несколько раз подкинула в воздух капитана. Злился один фотограф: он никак не мог улучить момент, чтобы снять как положено эту удивительную встречу, – то Пеппи, то ее папа попеременно находились в воздухе.
Томми и Анника тоже подошли к Пеппиному отцу, чтобы его приветствовать, и капитан ужаснулся, до чего же эти дети бледны и худы! Ведь это был их первый выход на улицу после болезни.
Пеппи, конечно, должна была тут же подняться на палубу и поздороваться с Фридольфом и всеми остальными матросами, ее старыми друзьями. Томми и Анника пошли вместе с ней. Да, на таком вот корабле, прибывшем из далекого путешествия, есть на что посмотреть! И Томми с
Анникой глядели во все глаза, чтобы не пропустить ничего интересного. Они искали среди команды Агафона и Теодора, но их не оказалось, и Пеппи объяснила, что близнецы уже давно списались на берег.
Пеппи так крепко сжимала в своих объятиях всех матросов, что у них хрустели ребра. А потом она посадила капитана себе на плечи и понесла его, пробиваясь сквозь толпу, через весь город, домой, на свою виллу. Томми и Анника шли следом за Пеппи, держась за руки.
– Да здравствует король Эфроим! – кричала толпа, и все понимали, что это большой день в истории города.
Несколько часов спустя капитан Длинныйчулок уже лежал в постели и спал богатырским сном, он храпел так, что весь дом сотрясался. А на кухне Пеппи, Томми и Анника сидели вокруг стола, с которого еще не убрали остатки роскошного ужина. Томми и Анника были молчаливы и задумчивы. О чем они размышляли? Анника думала о том, что если все хорошенько взвесить, то, пожалуй, выяснится, что жить дальше нет никакого смысла, а Томми пытался припомнить, есть ли на свете хоть что-нибудь хорошее, но так и не мог ничего найти. “Жизнь – настоящая пустыня”, – думал он.
Зато Пеппи была в превосходнейшем настроении. Она играла с господином Нильсоном, который осторожно ходил по столу между тарелками, приставала к Томми и Аннике, то насвистывала, то напевала, то даже принималась плясать и, казалось, совершенно не замечала, что ее друзья чем-то подавлены.
– До чего же здорово снова отправиться в плавание! – воскликнула она. – Снова оказаться на море, вот счастье!
Томми и Анника горько вздохнули.
– Ух, как мне не терпится увидеть страну Веселию. Представляете, лежать день-деньской на песочке и пробовать большим пальцем ноги, теплая ли вода в этом самом теплом синем море, да глазеть по сторонам, а время от времени раскрывать рот, чтобы туда смог упасть спелый-спелый банан.
Томми и Анника вздохнули.
– Я думаю, что играть с негритятами тоже очень забавно!
Томми и Анника снова вздохнули.
– Что вы все вздыхаете? Вы не любите негритят?
– Любим, – сказал Томми, — но мы думаем о том, что ты не скоро, наверное, вернешься сюда.
– Да, конечно, – радостно подтвердила Пеппи. – Но в этом нет ничего печального. Я думаю, в Веселии будет очень весело.
Анника с отчаянием поглядела на Пеппи.
– О Пеппи, когда ты вернешься?
– Ну, этого я не знаю. Я думаю, к рождеству, но это не точно.
Анника просто застонала.
– Кто знает, – Продолжала Пеппи, – может, в Веселии будет так хорошо, что мне вообще не захочется возвращаться домой. Гоп, гоп! – закричала Пеппи и снова сделала несколько танцевальных па. – Быть негритянской принцессой – совсем неплохое занятие для девочки, которая не ходит в школу.
Глаза у Томми и Анники как-то подозрительно заблестели. И вдруг Анника не выдержала, уронила голову на руки и громко заплакала.
– Но если все взвесить как следует, то я все же думаю, что я не останусь там навсегда, – сказала Пеппи. – Мне кажется, что придворная жизнь мне в конце концов наскучит, и в один прекрасный день я скажу вам: “Томми и Анника, как вы думаете, не пора ли мне вернуться?”
– Ой, как мы будем рады, когда ты нам это напишешь! – воскликнул Томми.
– Напишу? – переспросила Пеппи. – А вы разве глухие? И не подумаю писать, а просто скажу вам: “Томми и Анника, нам пора отправляться домой”.
Анника подняла голову и поглядела на Пеппи, а Томми спросил:
– Что ты хочешь этим сказать?
– Что я хочу сказать? Вы что, перестали понимать по-шведски? Неужели я забыла вам сказать, что мы вместе поедем в Веселию. Честное слово, я думала, что вам об этом сказала.
Томми и Анника повскакали с мест. Они едва могли перевести дух и были не в силах вымолвить ни …