Принц и нищий

евского гнева, но, к счастью, вовремя заметил отчаянные жесты Гендона, кое-как сдержался и промолчал. Гендон схватил его за руку, откланялся судье, и затем оба, в сопровождении полицейского, двинулись в тюрьму. Как только они вышли на улицу, король с негодованием вырвал у Гендона руку и сердито сказал:
–Неужели ты думал, что я соглашусь идти в тюрьму? Ах ты глупец! Пока я жив, этого не будет!
–Послушайте: верите вы мне, наконец, или нет?– сказал Гендон резко.– Ради Бога, замолчите, а то вы испортите все дело. Все в руках Божьих: ни вы, ни я ничего тут не можем сделать; остается только терпеливо ждать. Будет чему радоваться – будем радоваться; анет,– так будет еще время горевать.
Глава XXIV. Побег
Короткий зимний день был на исходе. Улицы опустели; только кое-где попадались запоздалые прохожие, да и те торопились, точно хотели поскорее управиться со своими делами, чтобы укрыться по домам от резкого ветра и наступающих сумерек; все бежали чуть не бегом, не оглядываясь по сторонам, и никто не обращал внимания на наших путников, никто их даже не замечал. «Странное положение для короля,– думал бедняжка Эдуард VI,– король идет в тюрьму, и никого это не только не трогает, но даже не удивляет». Между тем полицейский вывел их на пустую рыночную площадь, и они стали пересекать ее наискось. Когда они дошли до середины площади, Гендон придержал полицейского за руку и сказал ему вполголоса:
–Погоди минуточку, братец, здесь нас никто не услышит,– мне надо сказать тебе два слова.
–Нельзя, сэр, не дозволяется. Прошу вас, не задерживайте меня; уже и так скоро ночь на дворе.
–А ты все-таки погоди, потому что мое дело и тебя близко касается. Повернись к нам спиной и притворись, что ничего не видишь: дай мальчугану убежать.
–И вы смеете мне это предлагать! Арестую вас именем…
–Стой, не спеши. Смотри, не дай маху,– и, понизив голос до шепота, Гендон добавил: – Ты купил поросенка за восемь пенсов, но он может дорого тебе обойтись. Берегись, любезный, как бы не поплатиться за него головой!..
Эта неожиданность ошеломила полицейского, но немного погодя он оправился и на чем свет стоит начал ругаться. Гендон терпеливо подождал, пока он угомонился, и тогда сказал:
–Ты пришелся мне по душе, и я хочу выручить тебя из беды. Заметь себе хорошенько: я слышал все от слова до слова и сейчас тебе это докажу.– И он повторил полицейскому весь его разговор с женщиной, происходивший в передней суда.
–Вот видишь, как твердо я запомнил. Если представится случай, я могу все повторить хоть самому судье.
Полицейский на минуту онемел от страха, но скоро овладел собой и ответил с напускной развязностью:
–Вы делаете из мухи слона. Это была просто шутка.
–Ну, а поросенка ты тоже взял в шутку?
–Конечно. Говорят вам, я шутил,– резко сказал полицейский.
–Я готов тебе верить,– отвечал не то серьезно, не то с насмешкой Гендон.– Так вот что: подожди меня здесь, а я сбегаю потолкую с господином судьей, он лучше нашего знает толк и в законах, и в шутках.
Он повернулся и, не переставая приговаривать, пошел назад. Полицейский в нерешительности потоптался на месте, потом раза два выругался и закричал:
–Эй, стойте, любезный, пожалуйста, подождите минутку! Вы вот сказали – судья. Да знаете ли вы, что судья так же мало способен понять шутку, как деревянный чурбан? Подите сюда, потолкуем. Я вижу, что попал впросак,– все из-за шутки,– невинной, глупейшей шутки. Я человек семейный – у меня жена, дети… Скажите толком, чего вам от меня нужно?
–Чтобы ты ненадолго – пока, не торопясь, можно сосчитать до ста тысяч,– ослеп, оглох и остолбенел,– сказал Гендон таким тоном, точно дело шло о самом простом одолжении.
–Да ведь это будет моей погибелью, почтеннейший,– сказал полицейский с отчаянием.– Рассудите сами, сударь: с какой стороны ни взглянуть, ясно, что это была просто шутка. Но пусть даже это была и не шутка,– так и то за такую малость самое большее, чем я рискую, это получить нагоняй от судьи.
–Однако подобные шутки носят очень определенное название в кодексе уголовных законов,– с леденящей торжественностью ответил Гендон.– Сказать, какое?
–Я этого не знал! Ей-ей, не знал! Мне и не снилось, что об этом сказано в законах.
–Как же, сказано. И называется это вымогательством. Закон гласит: Non compos mentis lex talfionis sis transit gloria mundi.
–Ax, Бог ты мой!
–И полагается за это смертная казнь!
–Господи, спаси меня, грешного!
–Воспользовавшись опасностью, грозившей твоему ближнему, ты употребил во зло чувство сострадания и почти даром завладел чужою собственностью, стоимость которой превышает тринадцать с половиной пенсов. В глазах закона это – преступление, вымогательство при исполнении служебных обязанностей, и полагается за это смертная казнь через повешение, без милости, снисхождения и пощады, без отпущения грехов и церковного покаяния.
–Поддержите, поддержите меня, сэр, не то я сейчас упаду! Сжальтесь надо мной! Не погубите! Я повернусь спиной и притворюсь, что ничего не вижу.
–Вот так-то лучше, приятель. Что умно, то умно. А поросенка возвратишь?
–Возвращу, возвращу, и ни за что, никогда в жизни, не дотронусь больше ни до какого поросенка, будь он во сто раз лучше и жирней! Идите – я слеп, я ничего не вижу. Скажу уж, что вы ворвались в камеру и силой отняли у меня арестанта. Дверь-то у нас совсем ветхая, еле держится,– я сам ее ужо выбью под утро.
–И давно бы так, милый друг, тем более что и с тебя строго не взыщется: поверь, судье было жаль мальчугана, и он не станет оплакивать его побег.
Глава XXV. Гендон-Голл
Как только Гендон с маленьким королем отошли подальше от полицейского, Гендон сказал своему спутнику, чтобы тот выходил за город и там бы его подождал, пока он сбегает расплатиться в трактире. Через полчаса два друга, весело болтая, тряслись на своих длинноухих скакунах по дороге к востоку. Королю было теперь тепло и удобно, потому что он снял свои лохмотья и переоделся в платье, купленное для него Гендоном на Лондонском мосту.
Майльс не хотел ни в каком случае утомлять мальчугана; он решил, что длинные перегоны, недостаток сна и плохое питание во время пути могут дурно сказаться на его здоровье, которое и без того было расстроено и требовало для своего восстановления правильного образа жизни и умеренной траты сил. Все заботы его были направлены на то, чтобы вернуть рассудок его маленькому другу и вытеснить из его бедной больной головы беспокойные видения и грезы. Итак, несмотря на свое страстное желание попасть поскорее домой, откуда он так долго был изгнан, несмотря на все свое нетерпение, побуждавшее его мчаться день и ночь, Гендон решил продвигаться вперед потихоньку.
Отъехав около десяти миль, путники добрались до большого селения и остановились на ночлег в довольно приличном трактире. Между друзьями установились прежние отношения. Гендон занял свое место за столом короля и прислуживал ему за обедом; он же раздел и уложил его в постель, а сам завернулся в одеяло и растянулся на полу у дверей.
Следующие два дня друзья благополучно продолжали свой путь, беседуя между собой и рассказывая друг другу свои приключения за время их разлуки; эти рассказы очень занимали обоих. Гендон поведал королю о своих странствиях, рассказал, как архангел до самого полудня водил его по лесу и наконец, убедившись, что от него не так-то легко отделаться, привел его назад в свою лачугу. Здесь – рассказывал Гендон – старик заглянул в каморку, служившую ему спальней, в надежде, не вернулся ли мальчик в их отсутствие и не прилег ли отдохнуть, но вышел оттуда в большом огорчении и объявил, что мальчика нет. Гендон прождал короля до самого вечера и, потеряв всякую надежду на его возвращение, отправился на дальнейшие поиски.
–И знаете, святой отец был не на шутку огорчен исчезновением Вашего Величества,– сказал в заключение Гендон,– это было видно по его лицу.
–Еще бы, я в этом не сомневаюсь,– заметил король и в свою очередь рассказал свое страшное приключение, после чего Гендон от души пожалел, что не укокошил архангела тут же на месте.
В последний день путешествия Майльс очень волновался. Он болтал без умолку, рассказывал о своем старике-отце, о брате Артуре, говорил о том, какие это редкие, превосходные люди, с восторгом влюбленного вспоминал о своей Эдифи и был вообще так радостно настроен, что даже несколько раз с любовью отозвался о Гуге. Он долго распространялся о встрече, которая его ждет в Гендон-Голле, о том, какою неожиданностью будет для всех его возвращение и как ему обрадуются.
Дорога наших путников пролегала по красивой холмистой местности, мимо широких лугов, напоминавших волнующееся море. На каждом шагу попадались коттеджи, окруженные прекрасными фруктовыми садами. После полудня возвращающийся на родину блудный сын то и дело сворачивал с дороги и взбирался на каждый пригорок – поглядеть, не виднеется ли хоть издали родной дом. Наконец он его увидел.
–Смотрите, смотрите, мой дорогой государь,– воскликнул он в волнении,– вон она, наша деревня, а вон рядом и замок! Отсюда видны его башни. Вон тот лесок – это отцовский парк. Теперь вы узнаете, что значит богатство и величие! Только подумайте – семьдесят комнат в доме и двадцать семь человек прислуги! Недурная квартира для таких молодцов, как мы с вами? Поскачем галопом – я умираю от нетерпения.
Они спешили что было мочи, но добрались до деревни только через три часа. Проезжая деревней, Гендон ни на минуту не умолкал.
–Вот наша старая церковь,– и плющ на ней тот же; все по-старому, никаких перемен. А вот и старый трактир «Красный Лев»… вот рыночная площадь… и призовый шест… и водокачка – все по-старому, ничего не изменилось. Ничего – кроме людей. Да, десять лет для людей большой срок; иные как будто мне и знакомы, но меня никто не узнает.
Так болтал он, не переводя духу.
Наконец, миновав деревню, путники свернули на узенькую дорожку, окаймленную с обеих сторон высокой изгородью, и, быстро проехав по ней около полумили, въехали в огромные каменные ворота с колоннами и лепными гербами и очутились в прелестном саду, наполненном цветами. Перед ними был величественный замок!
–Добро пожаловать в Гендон-Голл, государь!– воскликнул…