Принц и нищий

Майльс.– О, какой счастливый день! И отец, и брат, и леди Эдифь просто с ума сойдут от радости; впервую минуту они, может, и не заметят вас, государь, но вы не ставьте им этого в вину. Стоит мне сказать, что вы мой питомец, и объяснить, как я ценю мою привязанность к вам,– все изменится: вас встретят как родного, и наш дом навеки станет вашим домом.
В следующую минуту Гендон уже спешился перед высоким старинным крыльцом, помог сойти королю и, схватив его за руку, помчался с ним в замок. Поднявшись на несколько ступенек, они вошли в обширные покои. Гендон наскоро, позабыв всякие церемонии, усадил короля, а сам бросился к молодому человеку, сидевшему у письменного стола перед ярко пылающим огнем.
–Обними меня, Гуг! Скажи, ведь ты рад моему возвращению? Скорей зови батюшку,– я не могу чувствовать себя дома, пока не обниму его, не увижу его лица, не услышу его голоса!
На лице Гуга выразилось изумление, но только на один миг. Вслед затем он отшатнулся и смерил гостя гордым взглядом – взглядом оскорбленного достоинства. Спустя еще минуту, под влиянием какой-то сокровенной мысли, глаза его загорелись любопытством и состраданием – искренним или притворным – трудно было решить.
–Бедняга! У тебя голова не в порядке! Должно быть, ты натерпелся горя на своем веку; это видно и по лицу твоему, и по платью. За кого ты меня принимаешь?
–За кого принимаю?.. Как – за кого? Конечно, за тебя самого, за Гуга Гендона,– сказал резко Майльс.
–А кем же ты себя-то воображаешь?– все так же мягко продолжал Гуг.
–Воображение тут ни при чем. Неужели ты посмеешь сказать, что не узнаешь меня, Майльса Гендона, твоего брата?
По лицу Гуга скользнуло выражение радостного удивления:
–Как, ты не шутишь?– воскликнул он.– Неужели мертвецы воскресают? Дай-то Господи! И наш бедный брат возвращен нам после стольких лет тяжелой разлуки? Ах, это слишком большое счастье, слишком все это хорошо, чтобы можно было поверить… Прошу тебя, не шути, пощади меня! Скорей, скорей поди сюда, к свету… дай мне взглянуть на тебя хорошенько.
Он схватил Майльса за руку, подтащил к окну и стал жадно оглядывать его с ног до головы, поворачивая во все стороны и пристально всматриваясь в каждую черту, точно стараясь удостовериться, что это действительно тот, кого он так страстно жаждал видеть. А блудный сын весь сиял, радостно улыбался, с довольным видом кивал головой и приговаривал:
–Гляди, брат, гляди; не бойся,– ни одна черта не изменилась! Рассматривай меня на здоровье, мой милый Гуг. Ну что, теперь признал прежнего головореза Майльса? Ах, какой это счастливый, какой счастливый для меня день! Скорее давай руку, обнимемся… Господи, право, я, кажется, умру от радости!
И Майльс хотел было броситься в объятия Гуга, но тот отстранил его рукой и, понурив голову, вымолвил с волнением:
–О Господи, дай мне силы перенести это тяжелое разочарование!
В первый момент Майльс онемел от изумления.
–Да неужто ты и впрямь не узнал меня, Гуг?– воскликнул он наконец с огорчением.
Гуг грустно покачал головой и сказал:
–Дай-то Господи, чтоб я ошибался и чтобы другие нашли сходство, которого я не вижу. Увы, теперь я боюсь, что в письме была правда.
–В каком письме?
–Я говорю о письме, которое пришло к нам из-за моря; этому будет уже лет шесть-семь. В этом письме нас извещали о смерти брата; он был убит в сражении.
–Это ложь! Позови отца, он узнает меня.
–Мертвецов не вызывают из гроба.
–Так он умер! Отец умер, и я не увижу его!– воскликнул Майльс прерывающимся от волнения голосом, и губы его задрожали.– О Боже, вся моя радость отравлена этим известием. Теперь только один Артур может утешить меня. Пусти меня к нему – он меня узнает!
–Он тоже умер.
–Господи, умилосердись надо мной, грешным! Умер… ты говоришь – умер?.. Умерли оба! Смерть взяла лучших, а недостойные, как я, остались жить… Неужели же… страшно спросить… неужели и леди Эдифь?
–Умерла? Нет, она жива.
–Слава Богу! Хоть за это слава и благодарение Богу. Я опять живу. Скорее же зови ее сюда! А если и она не узнает меня?.. Нет, не может быть… она не может меня не узнать, я не имею права в ней сомневаться. Позови же ее… позови старых слуг,– они меня узнают.
–Прежние слуги все умерли; осталось только пятеро: Питер, Гальси, Давид, Бернард и Маргарет.
С этими словами Гуг вышел из комнаты. Майльс простоял несколько минут, ошеломленный, потом принялся задумчиво ходить из угла в угол, бормоча:
–Странная вещь: пятеро отпетых негодяев пережили двадцать честнейших и верных людей. Странная, очень странная вещь!
Он шагал взад и вперед, весь углубившись в свои размышления и совершенно позабыв о присутствии короля. Но Его Величество напомнил ему о себе, проговорив с самым искренним состраданием, хотя слова его и могли быть поняты в ироническом смысле:
–Не горюй, добрая душа! Не ты первый, не ты и последний, кого не признают и чьи законные права отвергают.
–Ах, государь!– воскликнул Гендон, покраснев,– не торопитесь меня осудить: подождите и увидите. Я не самозванец – она вам сама это скажет; вы это услышите из прелестнейших уст в Англии. Я – самозванец! Какая нелепость! Да мне знаком каждый уголок этого старого дома, каждый фамильный портрет в этой зале, каждая мелочь,– знакомы так близко, как ребенку его детская. Здесь я родился, здесь вырос. Я говорю правду; не стал бы я обманывать вас, Ваше Величество! И если бы даже она отреклась от меня – молю вас, не сомневайтесь во мне хоть вы,– я этого не вынесу.
–Да я и не сомневаюсь,– сказал король с детской простотой и доверчивостью.
–Благодарю вас от всего сердца!– воскликнул Гендон растроганным голосом.
–А ты сомневаешься во мне?– так же добродушно добавил король.
Гендон весь вспыхнул и так смутился, что не знал, что ему отвечать. По счастью, в эту минуту дверь отворилась и в комнату вошел Гуг. Следом за ним вошла прекрасная молодая леди в богатом наряде, в сопровождении нескольких человек ливрейных слуг. Молодая леди шла очень медленно, будто нехотя, склонив голову и потупившись. Лицо ее дышало невыразимой печалью. Майльс бросился к ней с криком:
–Эдифь, моя дорогая!..
Но Гуг остановил его жестом и, обернувшись к молодой леди, торжественно произнес:
–Взгляните на него: знаете вы этого человека?
При звуках голоса Майльса Эдифь слегка вздрогнула и покраснела. Теперь она дрожала всем телом. Несколько секунд она стояла молча, не отвечая Гугу; потом медленно подняла голову и взглянула на Майльса тупым, испуганным, ничего не выражающим взглядом. Вся кровь отхлынула от ее щек; лицо ее помертвело. Затем она произнесла голосом, таким же безжизненным, как и ее лицо: «Нет, я не знаю его» – и, быстро повернувшись, с подавленным рыданием, вышла из комнаты.
Майльс как подкошенный упал на стул, закрыв лицо руками. Прошла минута тягостного молчания.
–Вы видели этого человека? Знаете вы его?– сказал наконец Гуго, обращаясь к слугам.
Те только покачали головами в ответ. Тогда хозяин сказал:
–Мои слуги не знают вас, сэр. Боюсь, что тут произошла ошибка. Вы сами сейчас слышали, что и жена моя вас не признала.
–Жена?! Твоя жена!– В один миг Гуг был прижат к стене, как тисками.– Теперь я все понимаю, мерзавец! Ты написал подложное письмо и завладел моей невестой и моим состоянием. Вон отсюда! Я не хочу пятнать свою солдатскую честь кровью такого низкого негодяя!
Гуг, весь багровый, почти упал на стул и задыхающимся голосом приказал слугам схватить и связать дерзкого буяна. Но те, видимо, не решались.
–Он вооружен, сэр Гуг, а мы безоружны,– проговорил наконец один из них.
–Вооружен! Зато вас много, а он один. Хватайте его, говорят вам!
–Слушайте вы все, негодяи!– крикнул Майльс.– Вы знаете меня с детства; стех пор я не изменился. Только троньте меня, и предупреждаю – плохо вам придется!
Это предостережение не пропало даром: люди невольно попятились к двери.
–Так убирайтесь отсюда, негодные трусы, вооружайтесь и охраняйте дверь, пока я пошлю кого-нибудь за стражей,– закричал Гуг. На пороге он обернулся и добавил, обращаясь к Майльсу:
–А вам советую не делать попытки бежать; все равно это вам не удастся.
–Бежать? О, на этот счет ты можешь быть совершенно спокоен. Майльс Гендон – хозяин Гендон-Голла; он останется здесь и с места не двинется – в этом не сомневайся.
Глава XXVI. Не признан
Несколько минут после этой сцены король сидел, глубоко о чем-то задумавшись.
–Странно… очень странно! Просто понять не могу, что бы все это значило!
–Нет ничего странного, государь! Он всегда был негодяем, я его с детства знаю.
–О, я не о нем говорю.
–Не о нем? Так о ком же?
–Я говорю: странно, что никто до сих пор не хватился короля.
–Короля? Какого короля? Я не понимаю.
–Не понимаешь? Неужели тебя не поразило во время нашего путешествия, что нигде по всей стране не видно ни курьеров, ни объявлений с описанием моей личности? Вероятная ли это вещь, чтобы глава государства мог бесследно исчезнуть, не вызвав своим исчезновением переполоха,– исчезнуть так, чтобы этого никто даже и не заметил?
–Да-да, вы правы, Ваше Величество; ясовсем было об этом позабыл,– сказал Гендон и невольно подумал: «Бедняжка, он опять принялся за свои старые бредни!..»
–Но у меня есть план,– продолжал между тем маленький король,– который поможет нам обоим выпутаться из беды. Я напишу письмо на трех языках: на латинском, греческом и английском, а ты завтра же поутру свезешь его в Лондон. Да смотри, передай прямо в руки моему дяде, лорду Гертфорду. Он сейчас же узнает, что это писал я, и немедленно за мною пришлет.
–Не лучше ли будет обождать, государь, покуда я докажу свои права и вступлю во владение своим поместьем? Мне кажется, тогда было бы гораздо удобнее…
–Молчи!– перебил его король повелительным тоном.– Что значат все твои нищенские поместья и мелкие интересы в сравнении с благом целого государства и неприкосновенностью престола!– Потом, как бы устыдившись своей вспышки, он добавил мягко: – Повинуйся без страха: я восстановлю твои права; ты получишь больше, чем имел… Я никогда не забуду того, что ты для меня сделал, и награжу тебя по-царски.
С этими словами мальчик взял перо и начал писать. Гендон несколько минут с любовью смотрел на него, потом сказал про себя: «Как го…