Витя малеев в школе и дома

сь все толще и толще. Наконец она раздулась почти во весь стакан, а Костя о чем-то задумался и как будто совсем позабыл о ней.
– О чем это ты там задумался? – спросила его мама.
– Так просто. Я думаю о моем папе. Расскажи о нем что-нибудь.
– Что же рассказывать? Я тебе уже все рассказала.
– Ну, ты еще расскажи.
– Вот любит, чтоб ему об отце рассказывали, а сам ведь и не помнит его, сказала тетя Зина.
– Нет, я помню.
– Что же ты можешь помнить? Ты был грудным младенцем, когда началась война и твой папа ушел на фронт.
– Вот помню, – упрямо повторил Шишкин. – Я помню: я лежал в своей кроватке, а папа подошел, взял меня на руки, поднял и поцеловал.
– Не можешь ты этого помнить, – ответила тетя Зина. – Тебе тогда три недели от роду было.
– Нет. Папа ведь приходил с войны, когда мне уже год был.
– Ну, тогда он забежал на минутку домой, когда его часть проходила через наш город. Тебе про это мама рассказывала.
– Нет, я сам помню, – обиженно сказал Костя. – Я спал, потом проснулся, а папа взял меня на руки и поцеловал, а шинель у него была такая шершавая и колючая. Потом он ушел, и я больше ничего не помню.
– Ребенок не может помнить, что с ним в год было, – сказала тетя Зина.
– А я помню, – чуть ли не со слезами на глазах сказал Костя. – Правда, мама, я помню? Вот пусть мама скажет!
– Помнишь, помнишь! – успокоила его мама. – Уж если ты запомнил, что шинель была колючая, значит, все хорошо помнишь.
– Конечно, – сказал Шишкин. – Шинель была колючая, и я помню и никогда не забуду, потому что это был мой папа, который на войне погиб.
Шишкин весь вечер был какой-то задумчивый. Я так и не поговорил с ним, о чем хотел, и скоро ушел домой.
В эту ночь я долго не мог заснуть, все думал о Шишкине. Как было бы хорошо, если бы он учился исправно, ничего бы такого с ним не произошло! Вот я, например: я ведь тоже неважно учился, а потом взял себя в руки и добился чего хотел. Все-таки мне было, конечно, легче, чем Шишкину: у меня есть отец. Я всегда люблю брать с него пример. Я вижу, как он добивается чего-нибудь по своей работе, и тоже хочу быть таким, как он. А у Шишкина отца нет. Он погиб на войне, когда Костя был совсем маленьким. Мне очень хотелось помочь Косте, и я стал думать, что если бы начать с ним как следует заниматься, то он может выправиться по русскому языку, и тогда учеба у него пойдет успешно.
Я размечтался об этом и решил, что буду заниматься с ним каждый день, но тут же вспомнил, что о занятиях нечего и мечтать, пока он не вернется в школу. Я принялся думать, как бы уговорить его, но мне стало понятно, что уговоры тут не помогут, так как Костя слабохарактерный и теперь уже не решится признаться матери.
Мне стало ясно, что с Костей надо действовать твердо. Поэтому я решил зайти к нему завтра после школы и поговорить серьезно. Если он не захочет признаться матери и не вернется в школу по своей воле, то я пригрожу, что не буду больше врать Ольге Николаевне и не стану его выгораживать, потому что от этого для него получается только вред. Если он не поймет, что это для его же пользы, то пусть обижается на меня. Ничего! Я перетерплю, а потом он сам увидит, что я не мог поступить иначе, и мы снова подружимся с ним. Как только я это решил, у меня на душе стало легче, и мне сделалось стыдно, что я до сих пор ничего не сказал маме. Я тут же хотел встать и рассказать обо всем, но было поздно, и все давно уже спали.
Глава пятнадцатая
На другой день все вышло не так, как я ожидал. Я хотел после уроков зайти к Шишкину и в последний раз серьезно поговорить с ним. Но так как я всем говорил в школе, что Шишкин болен, то все наше звено решило навестить больного товарища. Я испугался и сейчас же после уроков помчался к Шишкину, чтоб предупредить его. Прибегаю к нему. Он увидел меня и говорит:
– Знаешь, я могу уже вверх ногами стоять! Нужно стать у стенки, перевернуться и держаться ногами за стенку.
– Некогда, – говорю, – сейчас вверх ногами стоять. Ложись скорее в постель.
– Зачем?
– Ну, ты ведь болен.
– Как – болен?
– Да я ведь всем говорил в школе, что ты болен. Сам ведь просил!
– Ну, просил!
– А теперь вот сейчас к тебе ребята придут.
– Да что ты!
Тут он моментально нырнул в постель, как был, в одежде, в ботинках, и накрылся одеялом.
– Что же мне говорить ребятам? – спрашивает.
– Что ж говорить? Говори, что болен. Больше говорить нечего.
Скоро пришли ребята. Они разделись в коридоре и вошли в комнату. Шишкин натянул одеяло до самого подбородка и с беспокойством поглядывал на ребят.
Ребята говорят:
– Здравствуй, Шишкин!
– Здравствуйте, ребята! – говорит он. А голос у него такой слабый-слабый! Ну, прямо настоящий больной!
– Вот зашли тебя навестить, – сказал Юра.
– Спасибо, ребята, садитесь.
– Ну, как ты себя чувствуешь? – спросил Ваня,
– Да так…
– Лежишь?
– Лежу вот.
– Скучно тебе, небось, лежать все время? – спрашивает Леня,
– Скучно.
– Ты один весь день?
– Один. Мама на работе. Тетя в училище.
– Мы теперь будем к тебе приходить почаще. Ты извини, что мы не приходили: думали – ты скоро выздоровеешь и сам придешь.
– Ничего, ребята, ко мне Витя каждый день приходит.
– Мы к тебе тоже будем каждый день приходить, хочешь? – предложил Слава.
– Хочу, – говорит Шишкин. Не мог же он сказать – не хочу!
– А что у тебя болит? – спросил Юра.
– Все болит: и руки и ноги…
– Что ты? И даже ноги?
– Да. И голова.
– И что? Все время болит?
– Нет, не всё. То пройдет, пройдет, а потом как заболит, заболит!
– У нас в квартире у одного мальчика тоже вот так все болело. У него ревматизм был, – сказал Вася Ерохин. – Может быть, и у тебя ревматизм?
– Может быть, – говорит Шишкин.
– А доктор что говорит? – спросил Ваня.
– Ну, что он говорит!.. Что ему говорить? Ну, высунь язык, говорит. Скажи “а”, говорит.
– А какая болезнь, не говорит?
– Болезнь эта вот… как ее?.. Апендикокс.
– Что же это за болезнь такая – апендикокс?
– Сам не знаю, – пожал Шишкин плечами.
– А чем тебя лечат?
– Лекарством.
– Каким?
– Не знаю, как называется. Микстура.
– Горькая или сладкая?
– Горькая! – сказал Шишкин и скорчил такую физиономию, будто на самом деле микстуры попробовал.
– Когда я был больной, мне тоже микстуру давали. Ох, и горькую! Я не хотел пить, – сказал Дима Балакирев.
– Я тоже не хочу.
– Нет, ты лучше пей, скорей поправишься.
– Я и то пью.
– Это ничего, что горькая, – сказал Леня. – Ты выпей микстуры, а потом ложку сахару в рот.
– Хорошо.
– А об уроках не беспокойся. Вот начнешь поправляться, мы тебе будем уроки носить и помогать учиться. Ты нагонишь.
– Ничего, нагоню! – говорит Шишкин.
Тут я заметил, что из-под одеяла высовывается нога Шишкина в ботинке. Я испугался. Думаю: вдруг кто-нибудь из ребят заметит! Но ребята разговаривали с ним и не замечали ботинка. Я подошел потихоньку и накрыл одеялом ботинок.
– Ну, ребята, – говорю, – он пока еще слабый, так что вы не утомляйте его. Идите себе домой.
Ребята стали прощаться:
– Ну, до свиданья. Выздоравливай, поправляйся. Мы к тебе завтра зайдем.
Ребята ушли. Шишкин вскочил с постели и запрыгал по комнате.
– Вот как все хорошо вышло! – закричал он. – Никто не догадался. Все в порядке!
– Ну, нечего радоваться! – сказал я. – Мне с тобой нужно серьезно поговорить.
– О чем?
– О том, что тебе надо в школу вернуться.
– Я и сам знаю, что надо, а как я теперь могу? Ты же сам видишь, что не могу.
– Ничего я не вижу! Я решил сегодня с тобой в последний раз поговорить: если ты завтра же не придешь в школу, то я сам скажу Ольге Николаевне, что ты не больной вовсе.
– Зачем? – удивился Костя.
– Затем, что тебе надо учиться, а не гулять. Все равно из тебя никакого акробата не выйдет.
– Почему – не выйдет? Посмотри, как я уже научился вверх ногами стоять!
Он подошел к стенке и стал вверх ногами. Тут отворилась дверь, и вошел Леня.
– Послушай, – говорит, – я тут свои перчатки забыл… А это что? Послушай, ты чего вверх ногами стоишь? Шишкин вскочил на ноги и растерянно остановился.
– Так вот ты какой больной! – воскликнул Леня.
– Честное слово, больной! – сказал Шишкин и покраснел как вареный рак.
Он заохал и заковылял к постели.
– Брось притворяться! Говорил, руки-ноги болят, а сам тут вверх ногами ходишь!
– Честное слово, болят!
– Ну, не ври, не ври! И когда ты успел одеться? Ты, значит, одетый в постели лежал?
– Ну ладно, я тебе открою секрет, только ты поклянись, что никому не скажешь.
– Зачем я буду клясться?
– Ну, тогда я ничего не скажу.
В это время в коридоре послышались чьи-то шаги. Дверь приоткрылась, в комнату заглянул Ваня и сказал:
– Ты скоро, Леня? Мы тут тебя все ждем.
– Ну-ка, иди сюда, Ваня! Он, оказывается, вовсе не болен!
– Не болен? – удивился Ваня и вошел в комнату.
– Кто не болен? – послышался из коридора голос Юры. Юра тоже вошел в комнату, а за ним остальные ребята.
– Да кто же еще! Вот он, Шишкин, не болен, – ответил Леня.
– Как так?
– Да вот так: вхожу, а он тут вверх ногами стоит!
– Что же это такое? – заговорили ребята. – Зачем ты нас обманывал?
– Это я так просто, ребята… – стал оправдываться Шишкин. – Я просто пошутил.
– Что это еще за шутки такие?
– Вот такие вот шутки! – развел Костя руками.
– Мы о нем беспокоились, – говорит Ваня, – всем звеном пришли навестить, а он тут, оказывается, шутки шутит: больным притворяться вздумал!
– Я больше не буду, ребята, вот увидите… – пролепетал Шишкин.
– А почему ты в школу не ходишь? – спросил Юра. – Ты нарочно решил притворяться больным, чтоб не ходить в школу!
– Я вам все расскажу, ребята, только вы не сердитесь. Я не хотел обмануть вас. Просто я решил циркачом стать.
– Как это – циркачом? – удивились все.
– Ну, поступлю в цирк и буду цирковым акробатом.
– Ты что, рехнулся?
– И ничуть не рехнулся.
– Кто же тебя возьмет в цирк? – спросил Ваня.
– А откуда, ты думаешь, цирковые артисты берутся?
– А почему же ты все-таки в школу не ходишь?
– Не хочу больше учиться. Я и так уже все знаю.
– Как – всё?
– Ну, все, что нужно цирковому артисту.
– Что же ты думаешь, цирковой артист может неучем быть?
– Почему – неучем? Кое-чему я уже выучился.
– “Выучился”! А пишешь с ошибками! Надо сначала окончить школу, а потом идти в цирковое училище. Цирковой артист тоже должен …