Витя малеев в школе и дома

охом принялся делать упражнение снова. На этот раз он очень спешил. Буквы у него лепились в тетрадке и вкривь и вкось, валились набок, подскакивали кверху и заезжали вниз. Видно было, что ему уже надоело заниматься. Тут к нам пришел Юра. Он увидел, что мы занимаемся, и сказал:
– А, занимаетесь! Вот это хорошо! Что вы тут делаете?
– Упражнение, – говорю. – Ему Ольга Николаевна задала.
Юра заглянул в тетрадь.
– Что же ты тут пишешь? Надо писать “зуб”, а ты написал “зуп”.
– А какое тут правило? – спрашивает Шишкин. – У меня правило на безударные гласные, а это разве безударная гласная?
– Тут, – говорю, – такое правило, что надо внимательно списывать. Смотри, что в книжке написано? “Зуб”!
– Тут тоже есть правило, – сказал Юра. – Надо изменить слово так, чтобы после согласной, которая слышится неясно, стояла гласная буква. Вот измени слово.
– Как же его изменить? “Зуб” так и будет “зуб”.
– А ты подумай. Что у тебя во рту?
– У меня во рту зубы, и язык еще есть.
– Про язык тебя никто не спрашивает. Вот ты изменил слово: было “зуб”, стало “зубы”. Что слышится: “б” или “п”?
– Конечно, “б”!
– Значит, и писать надо “зуб”. В это время пришел Ваня. Он увидел, что мы занимаемся, и тоже сказал:
– А, занимаетесь!
– Занимаемся, – говорим.
– Молодцы! За это вам весь класс скажет спасибо.
– Еще чего не хватало! – ответил Шишкин. – Каждый ученик обязан хорошо учиться, так что спасибо тут не за что говорить.
– Ну, это я так просто сказал. Весь класс хочет, чтоб все хорошо учились, а раз вы учитесь, значит, все будет хорошо.
Тут опять отворилась дверь, и вошел Вася Ерохин.
– А, занимаетесь! – говорит.
– Что это такое? – говорю я. – Каждый приходит и говорит: “А, занимаетесь”, будто мы первый раз в жизни занимаемся, а до этого и не учились вовсе!
– Да я не про тебя говорю, я про Шишкина, – ответил Вася.
– А Шишкин что? Будто он совсем не учился? У него по всем предметам не такие уж плохие отметки, только по русскому…
– Ну, не сердись, я так просто сказал. Я думал, что он не занимается, а он занимается, вот я и сказал
– Мог бы хоть что-нибудь другое сказать. Будто других слов нет на свете!
– Откуда же я знал, что это вас так обидит? По-моему, ничего тут обидного нет.
Тут снова отворилась дверь, и на пороге появился Алик Сорокин.
– Сейчас тоже, наверно, скажет: “А, занимаетесь!” – прошептал Шишкин.
– А, занимаетесь! – улыбнулся Алик Сорокин. Мы все чуть “от смеха не лопнули.
– Чего вы смеетесь? Что я такого смешного сказал? – смутился Алик.
– Да ничего. Мы не над тобой смеемся, – ответил я. -А ты чего пришел?
– Так просто. Думал, может, моя помощь понадобится.
– Может быть, и шахматы с собой захватил? – спросил я.
– Ах я растяпа! Забыл шахматы захватить! Вот бы мы и сыграли тут!
– Нет, ты уж с шахматами лучше уходи отсюда подальше, – сказал Юра. Пойдемте домой, ребята, не будем им мешать заниматься.
Ребята ушли.
– Это они приходили проверить, учимся мы или нет, – сказал Костя.
– Ну и что же? – говорю я. – Ничего тут обидного нет.
– Что же тут обидного? Я и не говорю. Ребята хорошие, заботливые.
– А Ольга Николаевна сказала маме, что ты не ходил в школу? – спросил я Костю.
– Сказала. И маме сказала и тете Зине сказала! Знаешь, какая мне за это была головомойка! Ох, и стыдили меня – век помнить буду! Но ничего! Я и то рад, что все теперь кончилось. Я так мучился, пока не ходил в школу. Чего я только не передумал за эти дни! Все ребята как ребята: утром встанут – в школу идут, а я как бездомный щепок таскаюсь по всему городу, а в голове мысли разные. И маму жалко! Разве мне хочется ее обманывать? А вот обманываю и обманываю и остановиться уже не могу. Другие матери гордятся своими детьми, а я такой, что и гордиться мною нельзя. И не видно было конца моим мучениям: чем дальше, тем хуже!
– Что-то я не заметил, чтоб ты так мучился, – говорю я.
– Да что ты! Конечно, мучился! Это я только так, делал вид, будто мне все нипочем, а у самого на душе кошки скребут!
– Зачем же ты делал вид?
– Да так. Ты придешь, начнешь укорять меня, а мне, понимаешь, стыдно, вот я и делаю вид, что все хорошо, будто все так, как надо. Ну, теперь конец этому, больше уже не повторится. Как будто буря надо мной пронеслась, а теперь все тихо, спокойно. Мне только надо стараться учиться получше.
– Вот и старайся, – сказал я. – Я и то уже начал стараться.
Глава восемнадцатая
На следующий день Ольга Николаевна проверила упражнение, которое задала Косте на дом, и нашла у него ошибки, каких даже я не заметил. Пропущенные буквы в словах он написал в конце концов правильно, потому что я за этим следил, а ошибок наделал просто при списывании. То букву пропустит, то не допишет слово, то вместо одной буквы другую напишет. Вместо “кастрюля” у него получилась “карюля”, вместо “опилки” – “окилки”.
– Это у тебя от невнимательности, – сказала Ольга Николаевна. – А невнимательность оттого, что еще нет, наверно, охоты заниматься как следует. Сразу видно, что ты очень торопишься. Спешишь, как бы поскорей отделаться от уроков.
– Да нет, я не очень спешу, – сказал Костя.
– Как же не спешишь? А почему у тебя буквы такие некрасивые? Посмотри: и косые и кривые, так и валятся на стороны. Если б ты старался, то и писал бы лучше. Если ученик делает урок прилежно, с усердием, то обращает внимание не только на ошибки, но и на то, чтобы было аккуратно, красиво написано. Вот и сознайся, что охоты у тебя еще нет.
– У меня есть охота, только вот не хватает силы воли, чтоб заставить себя усидчиво заниматься. Мне все хочется сделать поскорей почему-то. Сам не знаю почему!
– А потому, что ты еще не понял, что все достигается лишь упорным трудом. Без упорного труда не будет у тебя и силы воли и недостатков своих не исправишь, – сказала Ольга Николаевна.
С тех пор по Костиной тетрадке можно было наблюдать, как он боролся со своей слабой волей. Иногда упражнение у него начиналось красивыми, ровными буквами, на которые просто приятно было смотреть. Это значило, что вначале воля у него была сильная и он садился за уроки с большим желанием начать учиться как следует, но постепенно воля его слабела, буквы начинали приплясывать, налезать друг на дружку, валиться из стороны в сторону и постепенно превращались в какие-то непонятные кривульки, даже трудно было разобрать, что написано. Иногда получалось наоборот: упражнение начиналось кривульками. Сразу было видно, что Косте хотелось как можно скорее покончить с этим неинтересным делом, но, по мере того как он писал, воля его крепла, буквы становились стройнее, и кончалось упражнение с такой сильной волей, что казалось, будто начал писать один человек, а кончил совсем другой.
Но все это было полбеды. Главная беда была – это ошибки. Он по-прежнему делал много ошибок, и, когда был диктант в классе, он опять получил двойку.
Все ребята надеялись, что Костя на этот раз получит хоть тройку, так как все знали, что он взялся за учебу серьезно, и поэтому все были очень огорчены.
– Ну-ка, расскажи, Витя, как вы занимаетесь с Костей, – сказал Юра на перемене.
– Как занимаемся? Мы хорошо занимаемся
– Где же хорошо? Почему он до сих пор не исправился?
– Я же не виноват, что так получается! Я с ним каждый день занимаюсь.
– Почему же до сих пор нет никаких сдвигов?
– Я же не виноват, что нет сдвигов! Просто еще мало времени прошло.
– Как – мало времени? Уже две недели прошло. Просто ты не умеешь заставить Шишкина работать по-настоящему. Придется тебя сменить. Вот мы попросим Ольгу Николаевну, чтоб она выделила вместо тебя Ваню Пахомова. Он сумеет заставить Шишкина работать побольше.
– Ну, уж это извините! – говорю я. – Меня сам Игорь Александрович назначил. Вы не имеете права меня сменять.
– Ничего. Завтра мы поговорим с Ольгой Николаевной. Думаешь, если тебя Игорь Александрович назначил, так на тебя и управы нет?
– Уступи, Малеев, – скачал Леня Астафьев. – Все равно Ольга Николаевна сменит тебя. Ты не справился. Ваня лучше тебя будет заниматься
– Конечно, лучше, – сказал Юра.
– Это еще неизвестно, – говорю я.
– Ну что ты споришь? Сам видишь, какие результаты. Тут и другие ребята стали говорить, чтоб я уступил, но я заупрямился, как козел:
– Нет, пусть меня Ольга Николаевна сменяет, а сам я не уступлю.
– Ну и сменит тебя Ольга Николаевна. Тебе же хуже будет, – сказали ребята.
Не знаю, почему меня такое упрямство одолело. Я и сам чувствовал, что не надо настаивать, раз вышло такое дело и Шишкин получил двойку. Если б на моем месте был кто-нибудь другой, может быть, все было бы совсем не так, а иначе. Ну что ж, ничего не поделаешь!
В этот день мы с Шишкиным были очень огорчены.
– Мы занимаемся с тобой сегодня в последний раз. Завтра
Ольга Николаевна, наверно, сменит меня, – сказал я, когда пришел к нему после школы.
– А может быть, Ольга Николаевна и не сменит, – сказал Костя.
– Да нет, – говорю. – Все равно от меня, видно, мало толку. Наверно, я не умею учить. Мне только обидно, что Игорь Александрович будет недоволен. Я обещал ему подтянуть тебя, а тут видишь что вышло. И еще он сказал, что это мне как общественная работа. Значит, я с общественной работой не справился и не будет у меня никакого авторитета.
– А может быть, это вовсе и не ты виноват? Может быть, это я сам виноват? – сказал Костя. – Надо мне было лучше учиться. Ты знаешь, я тебе открою секрет: это я сам виноват. Я всегда спешил, торопился, вот и писал плохо и делал много ошибок. Если бы я не торопился, то учился бы лучше.
– Почему же ты торопился?
– Ну, я тебе открою секрет: мне хотелось каждый раз поскорей отделаться от уроков и начать учить Лобзика.
– И ты его учил?
– Учил.
– А, – говорю. – То-то у тебя буквы то такие, то этакие. Значит, ты писал, а сам думал не о том, что пишешь, а о своем Лобзике.
– Ну, вроде этого. Я и о том думал и о другом. Поэтому, наверно, такие результаты.
– Результаты… – говорю я, – никаких результатов нет. За двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь. Надо было одного зайца ловить.
– Ну, одного зайца-то я поймал.
– Какого?
– Ну, Лобзика-то я выучил. Сейчас увидишь. Лобзик, иди сюда!
Лобзик подбежал к нему. Костя показал ему табличку с цифрой “три”.
– Ну-ка, скажи, Лобзик, кака…