Чудесное путешествие нильса с дикими гусями

ьс увидел на другой стороне улицы старую, полуразвалившуюся деревянную церковь. От времени стены ее покосились, крыша съехала набок, и, наверное, вся церковь давно бы рассыпалась, если б старые кряжистые клены не подпирали ее своими разросшимися ветвями.
«Вот где я спрячусь! – обрадовался Нильс. – Залезу на самую верхушку дерева, тогда меня хоть до завтра ищи – не найдешь».
И Нильс бросился через дорогу.
Он был уже почти у самой цели и только теперь увидел, что на церковной паперти стоит какой-то человек. Человек этот в упор смотрел на Нильса и подмигивал ему одним глазом.
Нильс совсем растерялся.
Что теперь делать? Куда деваться?
Назад бежать – Бронзовый его, как муху, раздавит, вперед идти – может, еще хуже будет. Кто его знает, почему этот человек подмигивает? Будь у нею хорошее на уме, он бы по-хорошему и разговаривал, а не мигал.
Но в это время где-то совсем близко загремели, загрохотали бронзовые сапоги.
Раздумывать было некогда, и Нильс двинулся вперед.
А человек на паперти стоял все так же неподвижно. Он подмигивал Нильсу то одним глазом, то другим, кивал ему, но с места не сходил. И каждый раз, когда он наклонял голову, раздавался легкий скрип, точно кто-то садился на рассохшуюся табуретку.
«Кажется, он не такой уж сердитый. Даже как будто улыбается, – подумал Нильс, подходя к нему ближе. – Да что это! Ведь он же деревянный!»
И верно, человек этот с ног до головы был из дерева. И борода у него была деревянная, и нос деревянный, и глаза деревянные. На голове у деревянного человека была деревянная шляпа, на плечах деревянная куртка, перетянутая деревянным поясом, на ногах деревянные чулки и деревянные башмаки.
Одна щека у деревянного человека была красная, а другая серая. Это оттого, что на одной щеке краска облупилась, а на другой еще держалась.
На деревянной его груди висела деревянная дощечка. Красивыми буквами, украшенными разными завитушками, на ней было написано: «Прохожий! На твоем пути Смиренно я стою. Монетку в кружку опусти – И будешь ты в раю!»
В левой руке Деревянный держал большую кружку – тоже деревянную.
«Вот оно что! – подумал Нильс. – Он, значит, подаяние собирает. То-то он меня так подзывал! Хорошо, что у меня есть монетка. Отдам-ка ее! Все равно она мне никогда не пригодится».
И Нильс полез в карман за вороньей монеткой.
Деревянный сразу догадался. С протяжным скрипом и потрескиванием он наклонился и поставил перед Нильсом свою кружку.
А тяжелые удары бронзовых подошв гремели уже совсем за спиной.
«Пропал я!» – подумал Нильс.
Он с радостью сам залез бы в кружку для монет. Да, на беду, отверстие было слишком узким даже для него.
А Деревянный словно понял Нильса. Что-то опять заскрежетало у него внутри, и деревянная рука опустилась к самой земле.
Нильс вскочил на широкую, как лопата, ладонь. Деревянный быстро поднял его и посадил к себе под шляпу.
И как раз вовремя! Из-за угла уже вышагивал Бронзовый!
Примостившись на макушке своего деревянного спасителя, Нильс с ужасом ждал, что будет дальше.
Сквозь щели в старой, рассохшейся шляпе Нильс увидел, как подходил Бронзовый. Он высоко выбрасывал ноги, и от каждого шага искры выбивались из-под его подошв, а камни мостовой глубоко вдавливались в землю. Бронзовый был очень зол.
Он вплотную подошел к Деревянному и, стукнув палкой, остановился. От удара тяжелой палки задрожала земля, и Деревянный так зашатался, что шляпа вместе с Нильсом чуть не съехала у него на затылок.
– Кто ты такой? – прогремел Бронзовый. Деревянный вздрогнул, и в его старом теле что-то затрещало. Он отдал честь, потом вытянул руки по швам и скрипучим голосом ответил:
– Розенбум, ваше величество! Бывший старший боцман на линейном корабле «Дристигхетен». В сражении при Фербелине дважды ранен. По выходе в отставку служил церковным сторожем. В тысяча шестьсот девяностом году скончался. Впоследствии был вырезан из дерева и поставлен вместо кружки для милостыни.
У этой паперти святой
Стою, как на часах.
Мой прах под каменной плитой.
Душа на небесах.
Деревянный снова отдал честь и застыл.
– Я вижу, ты славный солдат, Розенбум. Жаль, что я не успел представить тебя к награде, пока меня не водрузили на эту тумбу посреди площади.
– Премного благодарен, – опять козырнул Деревянный. – Всегда готов служить верой и правдой своему королю и отечеству!
«Так, значит, это король! – ужаснулся Нильс и даже съежился под шляпой.
– А я его пугалом обозвал!..»
– Послушай, Розенбум, – снова заговорил Бронзовый. – Ты должен сослужить мне еще одну, последнюю службу. Не видел ли ты мальчишку, который бегает тут по улицам? Сам он не больше воробья, зато дерзок не по росту. Ты подумай только, этот мальчишка не знал, кто я такой! Надо его хорошенько проучить.
И Бронзовый снова стукнул палкой.
– Так точно, ваше величество! – проскрипел Деревянный.
Нильс похолодел от страха. «Неужели выдаст?!»
– Так точно, видел, – повторил Деревянный. – Пять минут назад пробегал здесь. Показал мне нос, да и был таков. Я хоть и простой солдат, а все же обидно.
– Куда же он побежал, Розенбум?
– Осмелюсь доложить, побежал к старой корабельной верфи – Ты поможешь мне разыскать его, Розенбум, – сказал Бронзовый. – Идем скорее. Нельзя терять ни минуты. Еще до восхода солнца я должен вернуться на свою тумбу. С тех пор как я стал памятником, я могу ходить только ночью. Идем же, Розенбум!
Деревянный жалобно заскрипел всем своим телом.
– Всеподданнейше ходатайствую перед вашим величеством об оставлении меня на месте. Хотя краска кое-где еще держится на мне, но внутри я весь прогнил.
Бронзовый позеленел от злости.
– Что! Бунтовать? – загрохотал он и, размахнувшись, ударил Розенбума палкой по спине.
Щепки так и полетели во все стороны.
– Эй, не дури, Розенбум! Смотри, хуже будет.
– Так точно, хуже будет, – скрипнул Розенбум и замаршировал на месте, чтобы размять свои деревянные ноги.
– Шагом марш! За мной! – скомандовал бронзовый король и затопал по улице.
А за ним, потрескивая и поскрипывая, двинулся деревянный солдат.
Так шествовали они через весь город, до самой корабельной верфи: Бронзовый – впереди, Деревянный – позади, а Нильс – у Деревянного па голове.
У высоких ворот они остановились. Бронзовый легонько ударил по огромному висячему замку. Замок разлетелся на мелкие кусочки, и ворота с лязгом открылись.
Сквозь щелочку в шляпе Нильс увидел старую верфь. Это было настоящее корабельное кладбище. Старые, допотопные суда с пробоинами в раздутых боках лежали здесь, как выброшенные на сушу рыбы. На почерневших от времени стапелях застряли потрепанные бурей шхуны с обвисшими рваными парусами, с перепутавшимися, точно паутина, снастями. Повсюду валялись ржавые якоря, бухты полуистлевших канатов, покореженные листы корабельного железа.
У Нильса даже глаза разгорелись – так много тут было интересного. А ведь он видел только то, что было справа, потому что в шляпе, под которой он сидел, с левой стороны не было ни одной щелочки.
– Послушай, Розенбум, мы же не найдем его здесь! – сказал Бронзовый.
– Так точно, ваше величество, не найдем, – сказал Деревянный.
– Но мы должны его найти, Розенбум, – загремел Бронзовый. – Так точно, должны, – проскрипел Деревянный.
И они двинулись по шатким мосткам. От каждого их шага мостки вздрагивали, трещали и прогибались.
По пути Бронзовый переворачивал вверх дном каждую лодку, сокрушал корабельные мачты, с грохотом разбивая старые ящики. Но нигде – ни под лодками, ни в ящиках, ни под мостками, ни на мачтах – он не мог найти дерзкого мальчишку. И немудрено, потому что мальчишка этот преспокойно сидел под шляпой на голове старого солдата Розенбума.
Вдруг Бронзовый остановился.
– Розенбум, узнаешь ли ты этот корабль? – воскликнул он и вытянул руку.
Розенбум повернулся всем корпусом направо, и Нильс увидел какое-то огромное корыто, обшитое по краям ржавым железом.
– Узнаешь ли ты этот славный корабль, Розенбум? Посмотри, какая благородная линия кормы! Как гордо поставлен нос! Даже сейчас видно, что это был королевский фрегат. А помнишь, Розенбум, как славно палили на нем пушки, когда я ступал на его палубу?
Бронзовый замолчал, мечтательно глядя на старый, развалившийся корабль с развороченным носом и разбитой кормой.
– Да, много он видел на своем веку, мой старый боевой товарищ, – сказал Бронзовый. – А теперь он лежит здесь, как простая баржа, всеми заброшенный и забытый, и никто не знает, что сам король ходил когда-то по его палубе.
Бронзовый тяжело вздохнул.
Слезы, большие, круглые, как пули, медленно потекли из его бронзовых глаз.
И вдруг он стукнул палкой, выпрямился, колесом выпятил грудь.
– Шапки долой, Розенбум! Мы должны отдать последний долг свидетелю нашей былой славы. – И широким величественным движением руки Бронзовый снял свою треуголку. – Честь и слава погибшим! Ура! – громовым голосом закричал он.
– Урр-ра! – закричал Деревянный и сорвал с головы свою шляпу.
– Урр-ра! – закричал вместе с ними Нильс и притопнул ногой на голове у Розенбума.
Прокричав троекратное «ура!», Бронзовый с легким звоном надел свою треуголку и повернулся.
И тут его бронзовое лицо потемнело так, что стало похоже на чугунное.
– Розенбум! Что у тебя на голове? – зловещим шепотом проговорил он.
А на голове у Розенбума стоял Нильс и, весело приплясывая, махал Бронзовому рукой.
От ярости слова застряли у Бронзового в горле, и он только задвигал челюстями, силясь что-то сказать. Впрочем, он мог разговаривать и без слов – ведь у него была хорошая бронзовая дубинка. Ее-то он и пустил в ход.
Страшный удар обрушился на голову Деревянного. Из треснувшего лба взвился целый столб пыли и трухи. Ноги у Деревянного подкосились, и он рухнул на землю.
Когда все затихло, Нильс осторожно вылез из-под груды щепок. Бронзового и след простыл, а на востоке из-за леса мачт вырывались красные лучи восходящего солнца.
Нильс с грустью посмотрел на кучу обломков – это было все, что осталось от Деревянного.
«Да, не промахнись его величество, и моим бы косточкам тут лежать, – подумал Нильс. – Бедный Розенбум! Если бы не я, проскрипел бы ты, наверное, еще годик-другой.»
Нильс бережно собрал разлетевшиеся во все стороны щепки и сложил их вместе ровной горк…